Аввакум протопоп. Икона на холсте.

Аввакум, протопоп гор. Юрьевца-Повольского, один из первых расколоучителей и самый замечательный. Он родился в 1620 или 1621 году, в с. Григорове нижегородской губернии и был сын священника. Воспитание в духе внешнего благочестия получил от своей матери, по указанию которой, после смерти отца, женился на односельчанке Настасье Марковне, дочери кузнеца, тоже бедной сироте. 21 года был рукоположен во диакона, через два года после того – во священника в с. Лопатицы, а через восемь лет, в начале 1652 г., в протопопы «совершен» в Юрьевец-Поволжский. Вследствие озлобления прихожан и местных властей за резкие обличения в разных пороках, а также и по другим причинам, Аввакум еще из Лопатиц должен был спасаться бегством в Москву, а в мае или июне 1652 года он и окончательно переселился в столицу, где был причислен к причту Казанского собора. Здешние друзья Аввакума царский духовник Стефан Вонифатьев и протопоп Иоанн Неронов имели влияние на церковные дела; примкнув к их кружку, Аввакум и сам скоро выступил в роли передового деятеля. Перед великим постом 1653 года патр. Никон разослал по московским церквам «память», т. е. указ, чтобы крестились тремя перстами и чтобы число земных поклонов при чтении молитвы Ефрема Сирина было сокращено. Аввакум, с согласия своих друзей, сразу же восстал против патриарха и поданная им по этому случаю челобитная царю была началом того дела, которому протопоп неизменно служил до конца жизни, т. е. началом служения расколу. В сентябре 1653 года Аввакума ссылают в Тобольск, а оттуда далее в Даурию; в 1664 году его возвращают в Москву, но через полгода за раздорническую пропаганду снова высылают на Мезень; в 1666 году судят на соборе в Москве и, как упорного хулителя церкви, 13 мая лишают сана и отлучают от церкви; в сентябре 1667 года Аввакума везут в Пустозерск и там, приблизительно через 15-ть лет, 14 апреля 1682 г., сожигают на костре.

Человек несокрушимого здоровья, железной воли, редких дарований, натура самых резких крайностей, – Аввакум, как расколоучитель, выделялся среди всех других расколоучителей: это был, можно сказать, расколоучитель – богатырь. Он широко заявил себя и как пропагандист раскола, и как устроитель его внутренней жизни. Везут протопопа в Сибирь, – а он «везде, и в церквах, и на торгах ересь никонианскую обличает»; возвращают ссыльного в Москву и встречают здесь «яко ангела», – а он на улицах и стогнах столицы так, по собственному выражению, «ворчит» против никонианства, что скоро едва не все церкви «запустошил». В пустозерский период Аввакум решает по преимуществу другой вопрос: как жить раскольникам вне церкви и среди враждебного им православного общества? Ступень, на которой хотел стоять как пастырь в расколе, предел власти, которую желал при этом простирать на его последователей, Аввакум сам определял. «Сие писано со Духом Святым»; «Тако глаголет Дух Святый мною грешным»; «Судихом и повелеваем о Святом Духе»; «Не я, но тако глаголет Дух Святый»; «Изволися Духу Святому и мне», – такими приписками сопровождал свои послания Аввакум. «Не имать власти таковые над вами и патриарх, якоже аз о Христе: кровию своею помазую души ваши и слезами помываю». Авторитет пустозерского узника вырастает в его собственных глазах до авторитета вселенских соборов и даже перерастает его: «семью вселенскими соборами и мною грешным да будет проклят». И все это в отношении убеждения последователей раскола не было самообольщением со стороны Аввакума. Его знали везде и все; никто из расколоучителей не имел так много учеников и почитателей, как Аввакум; преданность ему была безграничная, верили ему безусловно; его „ум“ называли „огненным“ и „благодатным“, его наставления признавали во всем согласными „писанию“. Письменные запросы просто, так сказать, осаждали землянку „преосвященного“ протопопа – и ответные послания экспротопопа наводнили раскольнический мир. „Мне неколи плакать, всегда играю с человеки... В нощи что пособеру, а в день и рассыплю“. В этом образном выражении Аввакума не было преувеличения. Ему приходилось писать слишком много: вопрошавшим ответ, печальным утешение, обиженным защиту, раскаявшимся прощение. Читались и переписывались эти послания с большим увлечением: ученики извещали своего учителя, что они упиваются „сладостию“ писаний его. Причины этого крылись между прочим в складе и форме последних. Это была речь человека глубоко убежденного; это были письма, подражавшие началом или концом писаниям апостолов и евангелистов; это был язык живой, та же устная беседа, выразительная и картинная, всегда меткая и характерная, всегда простая и понятная. Тут не было ни диалектических доказательств, ни обстоятельности в доказательствах „от писания“; зато одно слово «но человеку», одно сравнение или пословица говорили читателям больше, чем сказала бы масса доказательств. Около 1672–3 года Аввакум, по убеждению инока Епифания, написал свое «житие». Здесь то и дело он изображает себя исцелителем сухоруких, немых и особенно бесноватых. Значение таких рассказов для пропаганды раскола хорошо понимал сам мнимый чудотворец. Суеверным последователям раскола этим доказывалась мнимая правота того дела, за которое они ратовали. В настоящее время открыто более 45 сочинений Аввакума в целом виде и более 15 в отрывках. В ряду источников для первоначальной истории раскола сочинения Аввакума занимают первое по значению место. В них с беспримерною полнотою, прямо как в зеркале, отразилась первоначальная жизнь раскола с ее главными и второстепенными вопросами.

Как организатор внутренней жизни раскола, Аввакум был поповцем. Поповщина в виде беглопоповщины была, так сказать, вынесена на свет преимущественно его энергией и авторитетом. Основным учением, которого неизменно держался Аввакум, было учение о том, что Христово священство пребудет до скончания века и что потому «миру», т. е. расколу «без попов быть нельзя». Беспоповщинская доктрина о прекращении иерархии, с лежащею в ее основе доктриной о воцарении в грекороссийской церкви духовного антихриста, точно так же, как и доктрина о духовном причащении и о необходимости для членов церкви перекрещивания, – нашла в сочинениях Аввакума самое решительное опровержение и самое резкое осуждение. А так как в расколе не было епископов, а потому не могло быть и попов, то протопоп признал возможным принимать беглых от греко-российской церкви попов, чином не требующим повторения хиротонии и потому в сущем сане. Только в понимании исповеди перед мирянином Аввакум, нет сомнения, приближался к беспоповщине, но и здесь он отличался от последней тем, что же имел в виду и не узаконял такого порядка вещей, где бы вообще исповедью у мирянина заменялась исповедь у попа, как это есть в беспоповщине, а разумел лишь частные случаи, когда нет возможности получить последнего рода исповедь, т. е. у попа.