Ипполит Красновский священномученик пресвитер. Икона на холсте.

Икона священномученика Ипполита Красновского - именная икона мужчин по имени Ипполит. День памяти 1 июня. Икона освящена в храме.

Священномученик Ипполит родился 3 августа 1883 года в Москве в семье священника, служившего в церкви Воскресения Словущего на Таганке, Николая Аникитовича Красновского и его супруги Веры Ефимовны. В 1897 году Ипполит окончил Заиконоспасское духовное училище, в 1904-м – Московскую Духовную семинарию^[37], в 1909-м – Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия.

В 1910 году Ипполит Николаевич был рукоположен во священника к Воскресенской церкви на Таганке и назначен заведующим и законоучителем Воскресенско-Таганской одноклассной и воскресной школ; в 1911 году скончался его отец и отец Ипполит был назначен настоятелем храма. В 1914 году он был определен законоучителем коммерческого училища, учрежденного Н.Ф. Горбачевым, и избран членом Благочиннического совета, в 1921 году – награжден наперсным крестом, в 1924-м – возведен в сан протоиерея и назначен временно исполняющим обязанности благочинного 2-го отделения Ивановского сорока. В 1927 году протоиерей Ипполит был награжден золотым наперсным крестом с украшениями; в 1928 году освобожден от исправления обязанностей благочинного^[38].

19 сентября 1930 года власти арестовали его и заключили в Бутырскую тюрьму. Отца Ипполита обвиняли в том, что он поддерживал отношения с широким кругом духовенства, читал сам и хранил рукописную церковную литературу, трактующую вопросы современной церковной жизни. Тройка ОГПУ приговорила священника к десяти годам исправительно-трудовых лагерей, и отец Ипполит был отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. В 1933 году заключение в лагерь заменили ссылкой с прикреплением к определенному месту жительства. Он выбрал Курск, куда приехал незадолго перед тем, как туда правящим архиереем был назначен архиепископ Онуфрий (Гагалюк), который его знал и сразу же предоставил ему место священника, и они часто потом служили вместе. Отец Ипполит заходил в дом к архиепископу, совершал по просьбе владыки молебны и окормлял духовно его мать, монахиню Наталию. Архиепископ и священник были близки по взглядам, и во время отъездов архиепископа Онуфрия в Москву на заседания Священного Синода отец Ипполит вел делопроизводство епархии и старался по мере возможности разрешать вопросы, возникавшие у духовенства. 23 июля 1935 года сотрудники НКВД арестовали архиепископа Онуфрия и отца Ипполита, которого обвинили в том, что он произносил с амвона антисоветские проповеди.

– Расскажите, какое содержание носили ваши проповеди, – спросил следователь священника.

– Мои проповеди сводились к объяснению сущности христианской веры, – ответил отец Ипполит.

– В своих проповедях вы призывали верующих к терпению и не терять надежды на то, что скоро настанет светлое будущее. Признаете ли вы, что в вашем призыве есть контрреволюционный смысл?

– Да, я действительно в своих проповедях говорил о терпении, но это относилось только к личным скорбям верующих, к их личным потерям, борьбе с внутренним грехом... контрреволюционного смысла в моих проповедях не было.

– По своей собственной инициативе вы говорили проповеди или по указанию архиепископа Онуфрия?

– Да, по своей собственной инициативе, так как право произносить проповеди на религиозную тему предоставлено по законам церковным каждому священнику.

– Скажите, гражданин Красновский, какое толкование вами давалось духовенству в связи с опубликованием в печати сообщений о выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда, Москвы и других городов СССР после убийства товарища Кирова?

– Узнав о выселении людей из Ленинграда и других городов после убийства Кирова, я действительно говорил духовенству, что настало время, когда и нам нужно подготовиться к ссылке, так как такое мероприятие советской власти коснется и нас, духовенства, причем о себе я лично сказал, что я даже рад буду этому, так как это отвечает моему желанию.

– Следствию известно, что вы с прибытием Онуфрия Гагалюка в город Курск установили с ним в целях развития контрреволюционной деятельности связь, каковую поддерживали до момента ареста. Признаете ли вы себя в этом виновным?

– В своем общении с Гагалюком я развития контрреволюционной деятельности не преследовал и виновным себя в этом не признаю.

– Что вы еще можете показать по вопросу проповеди, произнесенной вами 27 сентября 1934 года, то есть, в частности, говорили ли вы в этой проповеди следующее: «Какие бы ни встречали вас скорби, напасти, а их в жизни очень много, – терпите и терпите: все это нам дается за грехи наши»?

– Да, я это говорил и разумел под этими словами личные скорби людей в их жизни.

– Что вы имели в виду, говоря в некоторых случаях, в частности весной 1935 года, следующие слова: «Где же наши верующие? При таком отношении, совершенно безучастном, безразличном, вполне можно ожидать закрытия всех церквей»?

– Говоря эти слова, я имел в виду слабое посещение церквей со стороны верующих.

Были проведены очные ставки священника с некоторыми лжесвидетелями, но отец Ипполит отверг все их показания.

После окончания допросов священник подал заявление следователю. «Во всех проповедях, – писал он, – я излагал, как показывал, только внутреннюю сторону христианской религии и ни власти, ни строя, ни вообще внешней жизни не касался. К власти советской относился всегда лояльно. Поэтому решительно заявляю: ни к чему антисоветскому... не призывал и не признаю себя виновным»^[39].

8-9 декабря 1935 года в Курске состоялись заседания Специальной Коллегии Курского областного суда. Они были закрытыми для публики, в зале суда присутствовали лишь обвиняемые и свидетели. Выступая на суде, отец Ипполит сказал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Никакой группы я не знал, Гагалюка я знаю как приехавшего к нам архиепископа... прием просителей происходил на квартире у Гагалюка, как обыкновенно у всех архиереев. По вопросу моих проповедей мне говорили, чтоб я не задерживал народ, диакон говорил мне: “теперь говорить опасно”; я в своих проповедях не касался внешней жизни, я говорил о христианской любви, о страданиях... 27 сентября у нас был праздник Воздвижения, и я говорил проповедь... о страданиях Христа, о том, что страдания не озлобляют, а облагораживают душу.

В проповеди о любви я говорил, что любовь – это дар за нашу твердую решимость не потерять веру»^[40].

9 декабря 1935 года Специальная Коллегия Курского областного суда приговорила отца Ипполита к десяти годам заключения, и он был отправлен в исправительно-трудовые лагеря в Хабаровский край.

В марте 1936 года архиепископ Онуфрий был отправлен этапом на Дальний Восток. Первое время он находился в совхозе НКВД на станции Средне-Белая Амурской области.

4 декабря 1936 года он писал матери в Курск: «Дорогая мамаша! Получил на днях два письма от Вас. Вы пишете, что пришлете мне теплую одежду, вроде свитки, – не нужно ее присылать мне. Я, слава Богу, в одежде не нуждаюсь. Пока я отдыхаю, не работаю, как и другие старички-инвалиды. Варежки и маслины я в свое время получил. Получил и все книжки, очень жаль, что нет словаря… По милости Божией я здоров, хотя сердце немного болит...

Я недавно послал Вам открытку, где сообщал, что получил от Вас три посылки... и письма... Всех благодарю и помню обо всех... Только я совсем изменился во внешности: настоящий дед, седой и безволосый, с маленькой косичкой. Отец Ипполит^[g] беспокоится и скорбит, что никто из родных и знакомых ему не пишет. Передайте Андрюше^[h] от меня привет, а через него – Дедушке^[i]...»^[41]

Через некоторое время владыка писал: «Дорогая мамаша! На днях я получил письмо Ваше от 2 ноября, а также письма... приношу глубокую благодарность всем добрым моим благодетелям... Я писал Вам, что теперь я на новом месте, в том же совхозе. Здесь мне труднее, работаем на открытом поле – молотим хлеб весь день, там же и обедаем. Но Господь дает силы и терпение. Уже восемь месяцев, как я работаю на открытом поле непрерывно, кроме дней десяти, когда хворал или была ненастная погода. Но здоровье мое не ослабело, я даже перестал кашлять, лишь по утрам кашляю. Отец Ипполит, отец Виктор^[j] и еще двое священников работают со мною вместе. Валенки я получил, ношу их, очень они кстати, хотя здесь дают валенки. Чувствую себя благодушно. За все благодарю Господа. Молюсь, грешник, чтобы скорее с вами повидаться и с вами помолиться. Но это зависит больше от вас – ваших молитв ко Господу, Которому все возможно...»^[42]

20 мая 1937 года владыка писал: «Дорогая мамаша! Христос воскресе! Получил вчера Ваше письмо. Сегодня открыл Ваши две посылки: от 1 февраля и от 12 апреля… Спаси, Господи, всех моих благодетелей... Я, слава Богу, здоров и благодушен, работа у меня теперь гораздо легче. Отец Ипполит тоже здоров, работает он немного как инвалид. А об отце Викторе сообщаю Вам печальную весть: он умер 7 мая, то есть в пасхальную пятницу, от туберкулеза и болезни желудка – в больнице, его уже похоронили. Передали, что родственники могут взять его вещи… Мы не думали, что он так скоро уйдет от нас, дорогой собрат наш. Но да будет воля Божия. Отец Виктор еще в феврале был довольно бодрым, мечтал скоро побывать в своих краях. Помолитесь о нем усердно!.. Владыка Антоний^[k] живет теперь недалеко от нас – в Средне-Бельском совхозе, на 2‑м участке, а мой – 5-й. Он устроился прилично, хотя здоровьем немного ослабел...»^[43]

24 августа 1937 года архиепископ писал: «...Работаем на общих полях, вместе с владыкой Антонием. Недавно был у доктора на осмотре; признал, что сердце у меня слабое, работать долго нельзя. В сырую погоду покашливаю, хотя меньше, чем у Вас. Уже третий год не вижу Вас. Когда же Господь даст мне утешение видеть Вас и молиться с Вами? Прошу у всех святых молитв обо мне, грешном...»^[44]

9 декабря 1937 года владыка писал: «...Я очень благодарен всем за память и заботы обо мне, грешном. Здоровье мое, по милости Божией, сносное... Но в общем приходится нести лишений немало. Душою я спокоен, за все благодарю Создателя, Который всегда заботится о нас. Пишу Вам накануне празднования иконы Божией Матери “Знамение”, великого праздника. Как-то у Вас пройдет этот праздник?.. Приветствую всех моих друзей и знакомых, которых я, грешный, вспоминаю всегда в моих молитвах, и прошу их молитв обо мне, грешном. Владыка Антоний в другом месте. Отец Ипполит со мною, хотя он инвалид...»^[45]

30 июля 1937 года НКВД был отдан оперативный приказ № 00447 о расстреле находившихся в тюрьмах и лагерях заключенных, и в феврале 1938 года против архиепископа Онуфрия, епископа Антония, священников Ипполита Красновского, Николая Садовского, Митрофана Вильгельмского, Василия Иванова, Николая Кулакова, Максима Богданова, Михаила Дейнеки, Александра Ерошова, Александра Саульского, Павла Попова, Павла Брянцева, Георгия Богоявленского и псаломщика Михаила Вознесенского и других, находящихся в лагере священно- и церковнослужителей, было начато новое «дело».

Оперуполномоченный 3-го отдела Дальневосточных лагерей допросил некоторых заключенных, готовых подписать лжесвидетельства против архиереев и духовенства. Был допрошен комендант лагерной зоны, который показал: «Отбывая меру уголовного наказания при Средне-Бельском лагпункте Дальлага НКВД и выполняя обязанность коменданта зоны осужденных по статье 58, 59 УК РСФСР с момента создания последней, то есть с июня 1937 года, мне приходится наблюдать за лагерным населением и видеть, что происходит в среде заключенных. Исходя из этого, я пришел к такому выводу, что все заключенные указанной выше зоны, смыкаясь между собой на почве единства воззрений, сплотились в определенные контрреволюционные группировки разных направлений... персонально в контрреволюционную группу входят следующие лица: Гагалюк... Панкеев... – бывшие архиереи; Богоявленский... Вильгельмский... Красновский... и т. д. Руководящую направляющую роль в этой контрреволюционной группировке играют Гагалюк... и Панкеев... Контрреволюционная деятельность указанной группировки выражается в том, что они, будучи почти все отнесены к группе инвалидов... дезорганизуют производство. Кроме этого... открыто собираются группами в палатке и совершают религиозные обряды, поют молитвы... Такие заключенные из бывших представителей Православной Церкви, как Гагалюк... и Панкеев... имеют большую переписку с внешним миром и очень часто получают из разных городов Советского Союза крупные посылки, которыми делятся с остальными священнослужителями...»^[46]

Другой заключенный-свидетель показал в подтверждение преступной деятельности священников: «Попы по воскресеньям надевают подрясники и производят чтение молитв...»^[47]

27 февраля 1938 года архиепископ Онуфрий был вызван на допрос и следователь потребовал от него:

– Расскажите о контрреволюционной группировке, возглавляемой вами и вашим коллегой Панкеевым, и об антисоветской агитации, которую проводят бывшие служители религиозного культа.

Архиепископ ответил:

– О существовании контрреволюционной группировки я ничего не знаю и поэтому показать ничего не могу, тем более что некоторых лиц... я совершенно не знаю. Остальных я знаю по лагерю и имею с ними общение как лагерник.

За десять лет до принятия мученической кончины, находясь в ссылке, владыка Онуфрий писал: «“Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни”. Какой смысл гонений на служителей Христовых – ссылок, тюрем? Все это совершается не без воли Божией. Значит, в любое время они могут и окончиться, если сие будет угодно Богу. Посылаются эти гонения для испытания нашей верности Богу. И за твердость ожидает нас венец жизни... Это слова Божии. Следовательно, они непреложны. Таким образом, гонения за верность Богу имеют для исповедников свои результаты: вечную радость, небесное блаженство... Отчего же скорбеть нам, служителям Христовым, рассеянным по тюрьмам и глухим безлюдным селениям?.. Не нужно и думать о каком-либо самовольном изменении нашей участи в гонениях путем каких-либо компромиссов, сделок со своей совестью. Гонения – крест, возложенный на нас Самим Богом. И нужно нести его, быть верным долгу своему даже до смерти. Не оглядываться назад или по сторонам с унылым видом, а смело вперед идти, отдавшись на милость Божию, как говорит Спаситель: “Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия” ...»

1 июня 1938 года архиепископ Онуфрий (Гагалюк), епископ Антоний (Панкеев), священники Ипполит Красновский, Митрофан Вильгельмский, Александр Ерошов, Михаил Дейнека, Николай Садовский, Василий Иванов, Николай Кулаков, Максим Богданов, Александр Саульский, Павел Попов, Георгий Богоявленский и псаломщик Михаил Вознесенский были расстреляны и погребены в безвестной общей могиле.