София Хотокуриду преподобная. Икона на холсте.

Икона преподобной Софии Хотокуриду - именная икона девочек по имени София. Ре­ше­ни­ем Свя­щен­но­го Си­но­да от 7 июня 2012 го­да имя свя­той бы­ло вклю­че­но в ме­ся­це­слов Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. Па­мять свя­той – 23 ап­ре­ля (6 мая).

Све­де­ния о Со­фии со­бра­ны в ос­нов­ном людь­ми, знав­ши­ми ее при жиз­ни: немно­го­чис­лен­ны­ми род­ствен­ни­ка­ми и па­лом­ни­ка­ми в мо­на­стырь. По­сле 1971 го­да, ко­гда бы­ла про­ло­же­на до­ро­га, по­се­ще­ние оби­те­ли ста­ло бо­лее про­стым. До это­го лю­ди из окрест­ных сел шли 4 ча­са пеш­ком, чтобы по­кло­нить­ся Бо­го­ро­ди­це и по­со­ве­то­вать­ся с по­движ­ни­цей Со­фи­ей.

Со­фия бы­ла ро­дом из сель­ской мест­но­сти об­ла­сти Ар­да­си Тра­пезунд­ской мит­ро­по­лии на Пон­те. Дочь Ама­на­тия Са­у­ли­ди­са и Ма­рии, с ма­лых лет она хо­ди­ла по хра­мам и ча­со­вен­кам. Она бы­ла кра­си­вой: ка­рие гла­за, уз­кое ли­цо. Ее во­ло­сы бы­ли ру­сы­ми, и она за­пле­та­ла их в пять кос. Она очень гор­ди­лась сво­и­ми во­ло­са­ми и по­это­му, ве­ро­ят­но, поз­же со­вер­шен­но пе­ре­ста­ла о них за­бо­тить­ся. Ро­ди­те­ли вы­да­ли ее за­муж от­но­си­тель­но позд­но, под­дав­шись дав­ле­нию род­ствен­ни­ков. Они бы­ли бо­го­бо­яз­нен­ные и не на­ста­и­ва­ли на за­му­же­стве, предо­став­ляя де­вуш­ке пол­ную сво­бо­ду в вы­бо­ре пу­ти.

От не слиш­ком дол­го­го бра­ка (1907–1914) с Иор­да­ном Хо­то­ку­ри­ди­сом ро­дил­ся ре­бе­нок, но он вско­ре умер, а су­пруг сги­нул в во­ен­ных ла­ге­рях во внут­рен­них об­ла­стях Пон­та. Эти со­бы­тия спо­двиг­ли Со­фию к глу­бо­ко­му по­ка­я­нию и по­движ­ни­че­ству в те­че­ние всей жиз­ни.

Она на­ча­ла по­движ­ни­че­ское жи­тель­ство еще на Пон­те, на сво­ей ро­дине, вда­ли от род­ствен­ни­ков, – в оди­но­че­стве на го­ре. Во вре­мя го­не­ний пе­ред ней пред­стал свя­той Ге­ор­гий и, объ­явив ей о на­дви­га­ю­щей­ся опас­но­сти, при­ка­зал со­об­щить это кре­стья­нам, чтобы они успе­ли спря­тать­ся. Так и слу­чи­лось, и де­рев­ня бы­ла спа­се­на.

А о ее воз­вра­ще­нии в Гре­цию в ка­че­стве бе­жен­ки рас­ска­зы­ва­ют сле­ду­ю­щее. Был силь­ный шторм, и ко­рабль, на ко­то­ром плы­ли бе­жен­цы, несколь­ко раз чуть бы­ло не по­шел ко дну. Но в кон­це кон­цов все спас­лись. Ка­пи­тан, пе­ре­кре­стив­шись, ска­зал пас­са­жи­рам: «Сре­ди вас есть ка­кой-то пра­вед­ник, и он вас спас». То­гда гла­за всех об­ра­ти­лись к Со­фии, ко­то­рая од­на в уг­лу не пре­кра­ща­ла мо­лит­вы в те­че­ние все­го пу­те­ше­ствия. Этот рас­сказ со­хра­нил­ся в за­пи­си, вот как са­ма ста­ри­ца рас­ска­зы­ва­ет о про­ис­шед­шем:

«Вол­ны на­пол­ни­лись Ан­ге­ла­ми, и пред­ста­ла Бо­го­ро­ди­ца:

– Вы про­па­де­те, так как вы силь­но со­гре­ши­ли.

– Пре­чи­стая Де­во, пусть я по­гиб­ну, так как я греш­на, но пусть спа­сут­ся лю­ди».

Ко­рабль но­сил имя Свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

Ко­гда на­ко­нец они до­стиг­ли Гре­ции, Са­ма Бо­го­ро­ди­ца пред­ста­ла ей и ска­за­ла: «При­хо­ди в Мой дом». То­гда Со­фия спро­си­ла: «Кто Ты, и где Твой дом?» «Я жи­ву в Кли­су­ри», – та­ков был от­вет.

В пер­вые го­ды жи­тель­ства Со­фии в мо­на­сты­ре игу­ме­ном там был иеро­мо­нах Гри­го­рий (Маг­да­лис), по­жи­лой свя­то­го­рец, че­ло­век ве­ли­кой доб­ро­де­те­ли. У него Со­фия на­учи­лась ду­хов­ной жиз­ни и все­гда упо­ми­на­ла его имя с боль­шим ува­же­ни­ем.

В оча­ге

Очаг в мо­на­стыр­ской тра­пез­ной по по­ве­ле­нию Бо­го­ро­ди­цы стал по­сто­ян­ным оби­та­ли­щем Со­фии. Всю ночь она сто­я­ла на ко­ле­нях, при­сло­нив­шись спи­ной к влаж­ной его стен­ке, и труд­но ска­зать, спа­ла ли она хо­тя бы два ча­са. То­гда не бы­ло в ок­нах сте­кол, и хо­лод и сы­рость от по­сто­ян­но те­ку­щей из кра­нов во­ды про­би­ра­ли силь­нее, чем ныне. За мо­на­стыр­ски­ми во­ро­та­ми стол­бик тер­мо­мет­ра ча­сто опус­кал­ся зи­мой до 15 гра­ду­сов ни­же ну­ля. Ино­гда она раз­во­ди­ла в оча­ге огонь, но так как все бы­ло от­кры­то, это скуд­ное теп­ло быст­ро рас­тво­ря­лось. На под­окон­ни­ке у нее все­гда го­ре­ла све­ча из чи­сто­го вос­ка пе­ред об­ра­зом Бо­го­ро­ди­цы.

Там она си­де­ла, там ела, там про­во­ди­ла вре­мя, на­блю­дая так­же и за во­ро­та­ми мо­на­сты­ря. Ча­сто слу­ча­лось так, что без уве­дом­ле­ния (ведь те­ле­фо­на или ко­го-то ино­го спо­со­ба свя­зи то­гда не бы­ло) она со­об­ща­ла о па­лом­ни­ках, ко­то­рые долж­ны при­быть, и да­же на­зы­ва­ла их име­на, хо­тя их еще ни­кто не ви­дел. А ко­гда она хо­те­ла что-ли­бо им со­об­щить, она остав­ля­ла очаг, неожи­дан­но по­яв­ля­лась пе­ред ни­ми и го­во­ри­ла то, что хо­те­ла ска­зать.

Од­на­жды из Кро­ко­са Ко­за­ни при­е­хал це­лый ав­то­бус па­лом­ни­ков. Со­фия по­имен­но по­при­вет­ство­ва­ла всех и при этом ска­за­ла каж­до­му о его лич­ной или се­мей­ной про­бле­ме, спра­ши­вая и о тех, кто остал­ся в се­ле. Чтобы услы­шать ее и по­со­ве­то­вать­ся с ней, из Са­ло­ник при­ез­жа­ли пол­ные ав­то­бу­сы уче­ни­ков от­ца Лео­ни­да (Па­рас­ке­во­пу­ла), ко­то­рый поз­же стал мит­ро­по­ли­том. «Ве­ли­кое со­кро­ви­ще у вас там в го­рах», – го­во­рил он. При­ез­жа­ли бла­го­че­сти­вые па­лом­ни­ки и из пред­ме­стий Са­ло­ник: из Ставру­по­ли, Криа Ври­си. При­ез­жа­ли и из Афин.

Оде­я­ние и по­ве­де­ние

Ее оде­я­ние бы­ло ни­щен­ским. Бе­лья у нее не бы­ло. Ино­гда зи­мой она на­ки­ды­ва­ла на спи­ну ды­ря­вое оде­я­ло или про­еден­ную мы­ша­ми шаль. Она хо­ди­ла босая. По­рой на ней бы­ла шер­стя­ная рва­ная и ста­рая ша­поч­ка и ка­кие-ни­будь ста­рые тап­ки или баш­ма­ки. Ино­гда она со­би­ра­ла в очаг ли­стья и вет­ки и за­ры­ва­лась в них, как мышь. Од­на­жды чуть не слу­чил­ся по­жар, и она, проснув­шись, еле успе­ла вы­ско­чить, чтобы не сго­реть за­жи­во. Ока­за­лось, что ее лох­мо­тья под­го­ре­ли, но она так и хо­ди­ла, по­ка не на­шлось че­го-ни­будь по­луч­ше. Ви­дя ее ру­би­ще, в ко­то­ром она бы­ла и в хо­лод, и в дождь, па­лом­ни­ки при­но­си­ли ей но­вую теп­лую одеж­ду, но бла­жен­ная, при­ни­мая ее, тут же от­да­ва­ла бед­ня­кам, так, чтобы пра­вая ру­ка не зна­ла, что тво­рит ле­вая. Она не но­си­ла но­вой одеж­ды, и да­же той, ко­то­рую на­де­ва­ли толь­ко один раз.

Ее го­ло­ва бы­ла все­гда по­вя­за­на чер­ным плат­ком. Еще на Пон­те она пе­ре­ста­ла за­бо­тить­ся о во­ло­сах и не рас­че­сы­ва­ла их, и они ста­ли жест­ки­ми, как ло­ша­ди­ная гри­ва. От ее го­ло­вы ис­хо­ди­ло бла­го­уха­ние. Од­на­жды она по­пы­та­лась со­стричь во­ло­сы спе­ре­ди, но для это­го по­на­до­би­лись нож­ни­цы для стриж­ки овец.

Ве­че­ра­ми, си­дя у оча­га, она про­си­ла ко­го-ни­будь, кто умел чи­тать, по­чи­тать ей жи­тия свя­тых из ма­лень­ких бро­шю­рок, ко­то­рые она хра­ни­ла у се­бя. Ко­гда бы­ло очень хо­лод­но, па­лом­ни­ки, ви­дя ее ра­зу­той, про­си­ли ее под­бро­сить дров в очаг. То­гда она вскри­ки­ва­ла длин­ным «Не-е-ет» – это вскрик до сих пор сто­ит в ушах па­лом­ни­ков, и они со сле­за­ми уми­ле­ния по­вто­ря­ют его.

Со­фия при­шла в мо­на­стырь в воз­расте 44 лет. Чтобы ни­ко­го не сму­щать сво­ей кра­со­той, она ма­за­ла ли­цо са­жей и ко­по­тью из ко­тел­ков. Она бра­ла за­жжен­ные уг­ли без щип­цов го­лы­ми ру­ка­ми.

Ее пи­ща все­гда бы­ла пост­ной. Па­при­ка и лук-по­рей, за­пе­чен­ные в зо­ле, немно­го ма­ри­но­ван­ных зе­ле­ных за­плес­не­ве­лых по­ми­до­ров и ино­гда в ско­ром­ные дни немно­го со­ле­ной ры­бы. Для се­бя она не го­то­ви­ла. Толь­ко ко­гда жда­ла по­се­ти­те­лей, она от­прав­ля­ла жен­щин ва­рить фа­соль или ма­ка­ро­ны, с мас­лом или без, и сколь­ко бы ни за­сы­па­ли в ка­стрю­лю, еды вы­хо­ди­ло ров­но столь­ко пор­ций, сколь­ко бы­ло нуж­но. Всем пут­ни­кам и па­лом­ни­кам она ва­ри­ла ко­фе. Она ни­ко­гда не мы­ла тур­ку, и та все­гда бы­ла по­кры­та ко­фей­ной гу­щей, но она ни­ко­му не поз­во­ля­ла ее мыть. Да ни­кто ни­ко­гда и не брез­го­вал этой тур­кой, сколь бы гряз­ной она ни ка­за­лась.

Она со­би­ра­ла ди­кие тра­вы, гри­бы и мох и ела все это сы­рым, обиль­но по­сы­пав со­лью. По суб­бо­там и вос­кре­се­ньям она до­бав­ля­ла в еду лож­ку мас­ла. Ино­гда она от­кры­ва­ла рыб­ные кон­сер­вы и ела их через несколь­ко дней, ко­гда они по­кро­ют­ся на па­лец пле­се­нью. Она кла­ла еду в мед­ную по­су­ди­ну и ела по­сле то­го, как она по­зе­ле­не­ет от пле­се­ни, так что ка­за­лось, что она непре­мен­но отра­вит­ся и умрет. Она ва­ри­ла ли­стья и па­по­рот­ник. Она не очи­ща­ла ви­но­град от му­ра­вьев и не вы­бра­сы­ва­ла гни­лые яго­ды. И по­сле та­кой еды с ней ни­ко­гда не слу­ча­лось ни­че­го пло­хо­го. Она все­гда бы­ла бла­го­дар­на Гос­по­ду и с глу­бо­кой ра­до­стью го­во­ри­ла: «Воз­ра­до­ва­лось серд­це мое».

Ни­ко­гда не бы­ло та­ко­го, чтобы она за­де­ла или огор­чи­ла ко­го-ли­бо. Ко­гда она по­ни­ма­ла, что кто-то был в тя­же­лом по­ло­же­нии из-за му­ча­ю­щих его гре­хов, она с ра­зу­ме­ни­ем под­хо­ди­ла к та­ко­му че­ло­ве­ку. Она па­ру раз за­го­ва­ри­ва­ла с ним, как бы при­зы­вая тай­но от всех, и сно­ва уда­ля­лась. Тот че­ло­век по­ни­мал это и сле­до­вал за ней. То­гда они вдво­ем уса­жи­ва­лись так, чтобы их не ви­де­ли и не слы­ша­ли осталь­ные, и она, не да­вая ему рас­крыть грех или про­бле­му, сна­ча­ла уте­ша­ла, а по­том на­став­ля­ла ду­ше­по­лез­ны­ми и пол­ны­ми люб­ви сло­ва­ми Гос­под­ни­ми. По­рой она го­во­ри­ла: «Они при­шли к Бо­го­ро­ди­це чер­ны­ми, а ухо­дят бе­лы­ми».

Осо­бен­но за­бо­ти­лась она о неза­муж­них де­ви­цах, ко­то­рым слу­чи­лось сбить­ся с пу­ти. Она со­би­ра­ла их во­круг се­бя и вра­зум­ля­ла луч­ше ма­те­ри. Она го­во­ри­ла им не рас­ска­зы­вать боль­ше о сво­ем па­де­нии и за­бо­ти­лась о том, чтобы вы­дать их за­муж, снаб­жая их при­да­ным из то­го, что при­но­си­ли ей лю­ди. «Бо­го­ро­ди­ца не по­те­ря­ет вас», – до­бав­ля­ла она.

Са­ма Со­фия жи­ла в пол­ной ску­до­сти. Ко­гда ста­но­ви­лось со­всем тя­же­ло жить в оча­ге, она под­ни­ма­лась на верх­ний этаж в ке­лью под но­ме­ром «1». Там у нее бы­ли ли­стья и со­ло­ма, на ко­то­рые она ло­жи­лась. Но лю­бо­пыт­ство люд­ское до­бра­лось и сю­да. И что оно об­на­ру­жи­ло? Под со­ло­мой ле­жа­ли ост­рые кам­ни. Во вре­мя ок­ку­па­ции под со­ло­мой она пря­та­ла мас­ло или дру­гую снедь и раз­да­ва­ла их при­су­щим ей об­ра­зом там, где бы­ла нуж­да.

Через ее ру­ки про­хо­ди­ло мно­го де­нег. Она бра­ла их и остав­ля­ла где при­дет­ся: в ку­стах, под кам­ня­ми, в ямах, в ще­лях стен, под де­ре­вян­ны­ми сту­пе­ня­ми, под че­ре­пи­цей. Но как толь­ко в них по­яв­ля­лась нуж­да, она тут же их на­хо­ди­ла и от­да­ва­ла ту­да, где бы­ло необ­хо­ди­мо.

Она ви­де­ла мно­го со­блаз­ни­тель­ных дей­ствий ми­рян, мо­на­хов и свя­щен­ни­ков, но ни­ко­гда ни­ко­го не осуж­да­ла.

«По­кры­вай­те, и вас по­кро­ет Бог», – го­во­ри­ла она.

Сту­ден­ты и ве­ру­ю­щая мо­ло­дежь, про­стой люд и во­е­на­чаль­ни­ки, мо­на­хи­ни и игу­ме­ньи, вы­со­кие по зва­нию и сми­рен­ные свя­щен­ни­ки и мо­на­хи, да­же из Иеру­са­ли­ма и Фран­ции, – все они при­хо­ди­ли уви­деть этот «ске­лет» и услы­шать сло­ва Бо­жии. Кое-кто да­же за­пи­сы­вал за той, ко­го неко­то­рые глу­пые и неда­ле­кие сель­чане на­зы­ва­ли по-пон­тий­ски «па­ла­ла» (су­ма­сшед­шая) и да­же «Со­фия-ду­роч­ка» и над ко­то­рой сме­я­лись.

Все это она по­ни­ма­ла, но ни­че­го не го­во­ри­ла. Речь ее все­гда бы­ла лас­ко­вой, да­же ес­ли ее взгляд был се­рьез­ным и глу­бо­ким. Ее внеш­ность мно­гих пу­га­ла. Лю­би­мой ее фра­зой бы­ло: «Имей­те мно­го тер­пе­ния, мно­го тер­пе­ния». Она го­во­ри­ла и по­вто­ря­ла эту фра­зу, так как вся ее жизнь бы­ла тер­пе­ни­ем и су­ро­вым по­дви­гом ра­ди Хри­ста.

Мно­го тер­пе­ния

Ее те­ло бы­ло по­доб­но те­лу свя­той Ма­рии Еги­пет­ской: вы­сох­ший остов, ли­цо –как об­тя­ну­тый ко­жей че­реп, за­пав­шие в глаз­ни­цы гла­за, мо­зо­ли­стые ру­ки, обо­жжен­ные зо­лой и уг­ля­ми, су­хая, со­жжен­ная солн­цем ко­жа, жел­тая, блед­ная, без еди­ной кро­вин­ки. Жест­кие во­ло­сы, из ко­то­рых ча­сто тор­ча­ли ко­люч­ки и со­ло­ма.

Как-то Со­фия тя­же­ло за­бо­ле­ла. Ее всю скрю­чи­ло от бо­ли. То ли вос­па­лил­ся ап­пен­дикс, то ли гры­жа или что-то по­доб­ное. Вдруг от­кры­лась ра­на на жи­во­те – и эта бла­жен­ная ста­ла при­кла­ды­вать к ране тряп­ки и фити­ли от лам­пад, и ра­на ста­ла гнить. От нее от­вра­ти­тель­но пах­ло, но она от­ка­зы­ва­лась от ка­кой-ли­бо по­мо­щи или да­же ухо­да. «При­дет Бо­го­ро­ди­ца и возь­мет у ме­ня эту бо­лезнь», – го­во­ри­ла она.

При­е­хав­шим на ав­то­бу­се бла­го­че­сти­вым па­лом­ни­кам из Афин она са­ма рас­ска­зы­ва­ла о чу­де (со­хра­ни­лась маг­ни­то­фон­ная за­пись):

«При­шла Бо­го­ро­ди­ца с ар­хан­ге­лом Гав­ри­и­лом и свя­тым Ге­ор­ги­ем; бы­ли там и дру­гие свя­тые.

Ар­хан­гел ска­зал:

– Мы сей­час те­бя раз­ре­жем.

Я ска­за­ла:

– Я греш­ная. Мож­но, я ис­по­ве­ду­юсь, при­ча­щусь? По­том и режь­те.

– Ты не умрешь, – ска­зал он.

– Мы те­бе сде­ла­ем опе­ра­цию, – ска­зал он и от­крыл ме­ня».

Она рас­ска­зы­ва­ла об этом с про­сто­той и непо­сред­ствен­но­стью, как буд­то речь шла о са­мой обыч­ной ве­щи. И без вся­ко­го сты­да за­ди­ра­ла свою блуз­ку или пла­тье, чтобы по­ка­зать раз­рез, ко­то­рый сам за­жил. И не мог­ло быть ни­ка­ко­го со­мне­ния в ее сло­вах.

Она ни­ко­гда не об­ра­ща­ла вни­ма­ния на бо­лез­ни или трав­мы. Как-то раз, ко­гда ма­сте­ра ме­ня­ли че­ре­пи­цу в за­пад­ном кры­ле мо­на­сты­ря, Со­фия на­сту­пи­ла на боль­шой гвоздь. Ни­кто не услы­шал ни вскри­ка, ни всхли­па, хо­тя та­кая боль невы­но­си­ма для че­ло­ве­ка. Гвоздь про­ткнул но­гу и вы­шел с дру­гой сто­ро­ны, но кро­ви не бы­ло. Ра­бо­чие пе­ре­пу­га­лись, Со­фия же по­мог­ла им из­влечь гвоздь, уда­рив свер­ху по нему, и про­дол­жи­ла свой путь, как буд­то ни­че­го не про­изо­шло.